Опа, — подумал я, умилившись tvarok-у, — какая шикарная транскрипция. Выходит, мы знаем, как Якобсон произносил это слово.
И я полез в статью Якобсона, но tvarok-а там не оказалось. Суровый Якобсон, невзирая на англоязычных читателей, написал «сыр» и «творог» по-русски. Но что еще интереснее, Якобсон пишет:
«Russians say: принеси сыру и творогу, „bring cheese and [sic] cottage cheese“».
Тут уже иной повод для умиления: второй родительный падеж. Если бы у Якобсона был творог, то ударения в косвенных формах было бы, наверное, на окончании? Например, в поэтическом корпусе:
Уже настал тот день, пошли мы на луга
И взяли молока, яиц и творога...
(В. И. Майков)
или
Пышны широкие бедра под легкою белою тканью,
Мягче они творога, если коснуться рукой.
(С. М. Соловьев)
В первом случае «творога» подтверждается рифмой, во втором — размером элегического дистиха.
Итак, если Якобсон пишет «творогу», то не значит ли это, что в его языке это слово имеет ударение творог? То есть оно вовсе не tvarok?
